Неточные совпадения
— Это — для гимназиста, милый мой. Он берет время как мерило оплаты труда — так? Но вот я
третий год собираю материалы о музыкантах XVIII
века, а столяр, при помощи машины, сделал за эти годы шестнадцать тысяч стульев. Столяр — богат, даже если ему пришлось по гривеннику со стула, а — я? А я — нищеброд, рецензийки для газет пишу. Надо за границу ехать — денег нет. Даже книг купить — не могу… Так-то, милый мой…
Потом, на
третий день, после того когда они поздно воротились домой, тетка как-то чересчур умно поглядела на них, особенно на него, потом потупила свои большие, немного припухшие
веки, а глаза всё будто смотрят и сквозь
веки, и с минуту задумчиво нюхала спирт.
Через минуту из боковой двери вышла Маслова. Подойдя мягкими шагами вплоть к Нехлюдову, она остановилась и исподлобья взглянула на него. Черные волосы, так же как и
третьего дня, выбивались вьющимися колечками, лицо, нездоровое, пухлое и белое, было миловидно и совершенно спокойно; только глянцовито-черные косые глаза из-под подпухших
век особенно блестели.
Разве он унес с собой в могилу какое-нибудь воспоминание, которого никому не доверил, или это было просто следствие встречи двух вещей до того противоположных, как восемнадцатый
век и русская жизнь, при посредстве
третьей, ужасно способствующей капризному развитию, — помещичьей праздности.
Третий дом на этой улице, не попавший в руки купечества, заканчивает правую сторону Большой Дмитровки, выходя и на бульвар. В конце XVIII
века дом этот выстроил ротмистр Талызин, а в 1818 году его вдова продала дом Московскому университету. Ровно сто лет, с 1818 по 1918 год, в нем помещалась университетская типография, где сто лет печатались «Московские ведомости».
Согласилась со мной, что мы при
третьем коне, вороном, и при всаднике, имеющем меру в руке своей, так как всё в нынешний
век на мере и на договоре, и все люди своего только права и ищут: «мера пшеницы за динарий и три меры ячменя за динарий»… да еще дух свободный и сердце чистое, и тело здравое, и все дары божии при этом хотят сохранить.
— Попервоначалу она тоже с ним уехала; но, видно, без губернаторства-то денег у него немножко в умалении сделалось, она из-за него другого стала иметь. Это его очень тронуло, и один раз так, говорят, этим огорчился, что крикнул на нее за то, упал и мертв очутился; но и ей тоже не дал бог за то долгого
веку: другой-то этот самый ее бросил, она —
третьего, четвертого, и при таком пути своей жизни будет ли прок, — померла, говорят, тоже нынешней весной!
Отчего в наш
век есть только три рода людей: одних — принимающих начало тщеславия, как факт необходимо существующий, поэтому справедливый, и свободно подчиняющихся ему; других — принимающих его, как несчастное, но непреодолимое условие, и
третьих — бессознательно, рабски действующих под его влиянием?
И надобно, чтобы хворый по каждому
третьему разу спрашивал: «Чего секёшь?» А знахарь ему: «Утин секу!» Тогда хворый обязан сказать заговор: «Секи утин крепче, да ещё гораздо, размети, голик, утин на двенадцать дорог, по двенадцатой ушёл бы он на весь мой
век!
— Эх, бабы, бабы! — подхватила
третья, не прерывавшая еще ни разу молчания. — Ну, что вы ее словами-то закидываете?.. Нешто она разве не знала замужнего житья? Хоть на тебя небось, Домна, было ей время наглядеться, а ты же еще и уговариваешь ее… Эх! Знамая песня: чужую беду руками разведу, а к своей так ума не приложу…
век с мужем-то изжить не поле перейти… она, чай, сама это ведает…
Бурмистр. А за то ты, старичок почтенный, приведен сюда, что мы вот, теперича, с тобой
третьим господам служим; всего тоже видали на своем
веку: у покойного, царство небесное, Алексея Григорьича, хоть бы насчет того же женского полу, всего бывало… И в твоем семействе немало происходило этого… не забыл еще, может, чай того.
И
веки мои стали тяжелеть, и мне захотелось спать, когда лениво, просто, как все другие, в мою голову вошла новая мысль, обладающая всеми свойствами моей мысли: ясностью, точностью и простотой. Лениво вошла и остановилась. Вот она дословно и в
третьем, как было почему-то, лице...
Смотритель.
Третий час, нет ни одной лошади, — извольте книгу посмотреть, а для нас все равны. И я нынешний
век так же понимаю, как и всякий.
Полицейский тихо покачивался на носилках, уставившись в ясное и жаркое небо стеклянными глазами из-под искривлённых
век. Григорий смотрел на него с тупым ужасом в сердце:
третьего дня он этого полицейского видел на посту и даже ругнул его, проходя мимо, — у них были маленькие счёты между собой. А теперь вот этот человек, такой здоровяк и злючка, лежит мёртвый, обезображенный, скорченный судорогами.
По мнению Бара, двадцатому
веку предстоит сделать «великое открытие
третьего пола между мужчиной и женщиной, не нуждающегося более в мужских и женских инструментах, так как этот пол соединяет в своем мозгу (!) все способности разрозненных полов и после долгого искуса научился замещать действительное кажущимся».
В этой борьбе прошел час, другой,
третий… Эти часы казались
веками. Наконец ураган стал стихать, вернее, корвет все более и более удалялся от него. Страшное облако, в середине которого виднелось синее небо, которое моряки называют «глазом бури», значительно удалилось… Гром уже грохотал в стороне, и молния сверкала не над «Коршуном». Волны были меньше.
— Хорошего немного, сударыня, — сказал Марко Данилыч, допивая
третий стакан чаю. — Если бы жил он по-хорошему-то, много бы лучше для него было. Без людей и ему
века не изжить, а что толку, как люди тебе на грош не верят и всячески норовят от тебя подальше.
— Слава богу, прожили
век без образования и вот уж, благодарить бога,
третью дочку за хорошего человека выдаем, — говорит с другого конца стола мать Дашеньки, вздыхая и обращаясь к телеграфисту. — А ежели мы, по-вашему, выходим необразованные, то зачем вы к нам ходите? Шли бы к своим образованным!
Настасья Тимофеевна. Слава богу, прожили
век без образования и вот уж
третью дочку за хорошего человека выдаем. А ежели мы, по-вашему, выходим необразованные, так зачем вы к нам ходите? Шли бы к своим образованным!
«Михайловский был одним из лучших представителей и выразителей взглядов русской буржуазной демократии в последней
трети прошлого
века.
Княжна ходила неизменно в черном после смерти матери и троих братьев. Все в ней было, чтобы нравиться и сделать блестящую партию. Но она осталась в девушках. Она говорила, что ей было «некогда» подумать о муже. При матери, чахоточной, угасавшей медленно и томительно, она пробыла десяток лет на Юге Европы. За двумя братьями тоже немало ходила. Теперь коротает
век с отцом. Состояние съели, почти все, два старших брата. Один гвардеец и один дипломат.
Третий, нумизмат и путешественник, умер в Южной Америке.
Религиозный раскол XVII
века обнаружил, что московское царство не есть
Третий Рим.
Кроме обычных посетителей и просителей, нынче еще особенные: первый — это бездетный, доживающий в большой бедности свой
век, старик крестьянин; второй — это очень бедная женщина с кучей детей;
третий — это крестьянин, сколько я знаю, достаточный. Все трое из нашей деревни, и все трое по одному и тому же делу. Собирают перед Новым годом подати, и у старика описали самовар, у бабы овцу и у достаточного крестьянина корову. Все они просят защиты или помощи, а то и того и другого.
От идеи
Третьего Рима идет русское мессианское сознание и проходит через весь XIX
век, достигает своего расцвета у великих русских мыслителей и писателей.
На днях познакомился я через Флюгаркина в Палкином трактире еще с одним сочинителем, по имени Практикановым. Практиканов, как он сам мне объяснил, происходит из семинаристов и на своем
веку прошел огонь, и воды, и медные трубы. После
третьей «двухспальной» рюмки водки он произнес...
Линп, на
третий день пришел в себя Гриша. И, вспомня про ночь, про ракиты, про речной бережок — залился он горючими слезами: «Погубил я житие свое подвижное!.. К чему был этот пост, к чему были эти вериги, эти кремни и стекла?.. Не спасли от искушенья, не избавили от паденья… Загубил я свою праведную душу на
веки веков…»